Семенихин Геннадий - Комиссар
Геннадий Александрович Семенихин
Комиссар
Тихо потряскивали в огне сухие ветки, закипала в котелке вода. Было
поздно, но весенняя ночь медленно спускалась на лес, на бледном небе робко
проступал месяц, кусты начинали покрываться темнотой, фигуры людей
становились смутными. И в этот час, склонивыись над догорающим костром,
старшина Башлыков окающим говором продолжал прерванный на полуслове
рассказ. Молодые солдаты запасного полка, ещё не видавшие передовой,
внимательно слушали его неторопливую речь.
- А история эта, про которую речь пойдет, - свертывая самокрутку,
медленно говорил Башлыков, - она, ребята, с песней связана. Было это в
первые дни войны, в аккурат когда нам отступать приходилось. Дело прошлое,
но отчаянно нас теснил тогда фашист проклятый к самому городу Смоленску. И
попали мы небольшой группой в окружение. Нас, бойцов, тридцать девять,
комиссар сороковой. Патронов мало, сухарей и того меньше. А комиссар у пас
плечистый был, здоровенный. Он срочную в морском флоте служил. Бывало, чуть
что серьезное, он нам и кричит: "А ну, полундра! Свистать всех наверх!"
Если руку сожмет в локте, двое разжать не могут.
Пробивались мы, значит, со своим комиссаром из окружения. По кочкам
болотным все шли, чтобы на фрица не напороться. Уже и до линии фронта
немного осталось. И вот на тебе, как на зло, выследили нас окаянные
фашисты, обложили со всех сторон, совсем как медведя в лесу, из автоматов
своих воздух полоскают.
Близко совсем подползать к пам стали. Кричат истошными голосами: "Рус,
сдавайсь! Красная Армия капут, - в плен попадешь, гут!" А мы - усталые,
обессиленные. И вроде бы сил сопротивляться никаких не осталось. Вот
тогда-то приподнялся наш комиссар и говорит всем такие слова: "Ну вот что,
ребята. Что так, что этак, а выходит вроде бы нам помирать. Так уж лучше не
дожидаться, пока пас из автоматов срежут или гранатами забросают, а
пойдемте в атаку, вое больше фашистов уложим". Крикнул он "За Родину!", и
побежали мы все вперед и вражеским пулям совсем кланяться прекратили. А
гитлеровцы подпустили нас совсем близко, да из пулеметов как поло кнут.
Двое передних не выдержали, ничком попадали на землю. Тут и произошла
заминка самая нежелательная. Потому что стопт в атаке передним замешкаться
и дрогнуть, как и вся атака может захлебнуться в те же секунды. Вы это пока
теоретически только знаете, а я на практике уже не один раз отведал. Короче
говоря, ещё несколько наших хлопцев к земле прильнули и к канаве отползать
стали, чтобы от пуль укрыться. И точно уловил этот момент замешательства
паш комиссар. Гляжу, он вперед шагнул, во весь свой рост выпрямился, глаза
большие, блестят. И запел тогда наш комиссар. Запел он самое знакомое, что
мы в мирное время так часто по радио слушали, на концертах всяких, в кино.
Только не подразумевали, какая взиывная сила в этих словах содержится. О
крейсере "Варяг" запет и о русских матросах, вступивших в свой последний
бой. Я аж вздрогнул, когда знакомые слова услыхал:
Врагу не сдается наш храбрый "Варяг",
Пощады никто не желает.
И вот поверьте, что нас, уставших смертельно и надломленных, будто кто
подменил. Будто и силы прибавились, и рука винтовку тверже держать стала, и
враг не таким уже страшным представился. Снова бежим на фрицев в атаку. Они
по пас из пулеметов и автоматов без перерыва строчат, а мы винтовки
наперевес и во весь голос "ура"!
Глянул я на комиссара, а у пего глаза выкатились, застыли, а по щеке
кровь. Сразила его вражья пуля в самый
